Размышления

в связи с выходом книги И.Р.Шафаревича

«Трехтысячелетняя загадка»

 

 

Пусть вечно разделяет нас

Глухой завесой Тьма,

Чтоб Око Божие и Глас

Нас не свели с ума.

(Р.Киплинг, «Молитва Мириам Коэн»)

 

Вышедшая в 2002 году последняя книга И.Р.Шафаревича кажется полезной, занимательной и весьма своевременной. В ней он убедительно отстаивает свою позицию, разрабатываемую ранее в книге «Русофобия», статье «Две дороги к одному обрыву» и др. произведениях (например, в одной из статей полуподпольного сборника «Из-под глыб»[1]). Книга Шафаревича о евреях и он не спускает им многого, в то же время отмечая необходимость существования для человеческой цивилизации этой «закваски», влияющей на жизнь многих народов, особенно в период трагических событий их истории. В конце своей книги он призывает соотечественников относиться к этому племени как к некой необходимой данности, как к погоде или ветру в подворотне. В этом смысле еврейский «субстрат», по-Шафаревичу, видимо, необходим не только в переломные моменты жизни человечества, но и вообще всегда.

Признавая за мировым еврейством существование определенной загадки, Шафаревич считает, что эта загадка или задача принципиально не имеет решения. Причем, будучи известным математиком, он приводит примеры подобной нерешаемости из привычной ему области: квадратура круга, трисекция угла и т.п. вроде системы уравнений с априори отсутствующим ответом. В то же время Шафаревич признает, что еврейская проблема сложна, она не допускает однозначности и требует качественного анализа, который автор, по мере своих сил, и приводит  в своей красноречивой, но, как мне видится, несколько односторонней работе.

Шафаревич весьма точно (видимо, пережив это основательно внутри себя) утверждает, что основной смысловой стержень еврейства расположен в плоскости ультранациональной религиозности, экзальтация которой переходит границы мессианства и черпается которая из неимоверной и постоянной еврейской ненависти ко всем, кто живет и думает иначе. По сути, приговор, с которым сложно не согласиться, таков: еврей невозможен без национальной религии (иудаизма), одно слабое генетическое воспоминание о которой способно сплачивать диаспору на протяжении вот уже трех тысячелетий. Невольно раскрывает Шафаревич и «секрет» иудаизма, который оказывается ничем иным как, попросту, обожествлением «избранного» народа, поразительно вписывающимся в систему иудейского монотеизма. Нервный центр иудаизма Шафаревич находит именно в этом обожествлении, все остальное в нем – лишь средства, подпирающие основную идею этноцентризма.

Шафаревич вовсе не случайно подчеркивает близость еврейства к власти, слабость его перед неизбывным властным тяготением. Недаром на протяжении всей истории иудео-христианской цивилизации еврейская идеология стремится к властной полноте, укрепляя и орошая систему власти свежей дозой стремления ее охватить. Особенно наглядно это видно из уроков Октября 1917 года, когда оплодотворенные (лучше слова и не найти) еврейской энергией молодые советские структуры вынесли на своих плечах самые страшные структурные испытания голодом, войной и страхом. Чистки 30-х – 40-х годов неминуемо ослабили иудейский контрфорс, давший первую видимую трещину лишь в марте 1953-го.

Но, по сути, уходя от углубления в тему заглавия собственной работы, ученый исподволь дает некоторую основу для, можно сказать, размышлений «на полях». Продолжив традицию Шафаревича, который свою книгу также считает, в некотором роде, разросшимися примечаниями к «Русофобии», попытаюсь расширить свои комментарии к рассматриваемому тексту, чем-то отдаленно напоминающими рецензию.

 

* * *

 

В аспекте иудейской борьбы с миром, того, что еще иногда именуется гностическим мироотрицанием, можно предположить, что Россия к началу ХХ века переживала синдром «упрощения формы», а, говоря иначе, страна находилась в идеологическом кризисе, духовном упадке. Это стремление народов России, по-видимому, вошло в резонанс с иудейским взглядом на жизнь. Не было бы глубинной, нутряной народной тяги к саморазрушению – не пришлось бы  многим «патриотам» писать в целях конспирации о мировом «жидомасонском заговоре». Поэтому столь зыбок миф о еврейском засилье в революции[2], по вскрытии которого оголяется реальность срастания иудаизма с советской властью, а точнее – обусловленности одного другим. Этот предмет Шафаревич лишь затрагивает, не вдаваясь особенно в детали.

Другое, что бросается в глаза, это (вполне оправданный для автора) уход от детального обсуждения общехристианских тем. В частности, тему кризиса в христианстве, сопровождаемом реинкарнацией иудаизма, что, однако, справедливо отмечается ученым. Но там, где Шафаревич вопрошает о странном стремлении к иудаизму многих общественных течений (например, в масонском движении, а также во время русской, английской или французской революций: вплоть от ХVII до ХХ веков)[3], вполне уместно было бы поставить вопрос: а в связи с чем, собственно, происходило это тяготение? Не есть ли это тяготение тривиальным обнажением некой сущности христианства, и шире – всей т.н. иудео-христианской цивилизации?  Шафаревич тщательно уходит от сопоставления иудейских и христианских проблем, он по каким-то причинам не хочет признавать целостности замечаемой коллизии (либо же он не хочет этого прямо донести до читателя), невозможности отрыва иудейской проблематики от христианского контекста.

Между тем неотрывность темы христианства от иудейского лейтмотива просто-напросто режет глаза. И не заметить этого, я полагаю, почти невозможно. Кстати сказать, неотрывным от иудаизма, ее этно-региональным развитием, очевидно, является и мусульманская традиция. И мусульманство, и христианство выросли на одном древе, и вовсе нельзя сказать, что эти позитивные мировые религии от этого древа как-то особенно отпали. Скорее ­– христианство и мусульманство можно представить в виде цветущих ветвей, переплетающихся и отрывающихся ввысь от основного иудейского ствола, но никак не засыхающих где-то вовне. Попутно нетрудно заметить, что иудаизм не подготовлен к широкой идеологической конкуренции, предоставляя возможности лишь для внутреннего сектантства.

Отметив еще раз (да, именно для закрепления), что проблемы иудаизма – это, безусловно, проблемы и христианские, и мусульманские, сосредоточусь пока на общехристианских дилеммах, главная из которых, на мой взгляд, заключается в наличии чисто иудейского гнозиса, благодаря которому христианство в свое время и увидело свет.

Что такое гнозис? Несмотря на десятки формулировок, зафиксированных в сотнях исследований на эту тему (того же Шафаревича, к примеру), постараюсь дать очередное, как мне кажется, простое и емкое его определение. Итак, гнозис есть осознанное в виде дуалистической идеологии обоснование личностного саморазрушения. Как же отличить стремление к подобному самораспаду от каких-то позитивных тенденций? В первую очередь, по нескрываемому отказу от семейных ценностей (семья гностика есть его духовное братство), что более широко понимается как отречение от продолжения рода. Гностики отрекаются и от собственности, всячески избегают радостей жизни (либо сознательно злоупотребляют ими вплоть до отвращения), не признают абсолютных ценностей и потому придерживаются двойной морали. Не признают они и формы социальной самоорганизации, в том числе и в виде государства[4]. В общем и целом гнозис оформляет стремление к мироотрицанию, своего рода акосмическую интуицию, в той или иной мере свойственную каждому человеку в силу его смертности. Но как, например, и вирус СПИД-а, далеко не в каждом человеческом организме подобный феномен способен проявиться.

В христианстве гнозис наиболее отчетливо можно наблюдать в периоды смут и междоусобиц, когда иудейское ядро христианства как бы оголяется благодаря парализации сдерживающих его защитных механизмов вроде системы права и гражданско-государственных традиций[5]. Положительно странно, что многие ученые мужи как бы не замечают, что будучи христианами являются в силу того приверженцами иудейских традиций. Особенно это странно, когда такие ученые застают воочию момент «очищения» христианства, являются свидетелями народных течений «возвращения к истокам», «опрощения» и упрощения жизни.

 

* * *

 

Полемизируя с вынесенной в заголовок мыслью Шафаревича, хочется высказать мнение о том, что «загадка» мирового еврейства все же может иметь свое решение. Все зависит от выбора точки зрения. С христианской точки зрения проблема эта действительно неподъемна. Но стоит стать на любую другую, как тотчас становится видимым истинный «толкатель» еврейской энергетической закваски. И имя этому толкателю – иудейский гностицизм.

Действительно, все, о чем можно прочесть в данной заметке, описывает и Шафаревич, но с несколько другой стороны. Он пишет об имманентной еврейской ненависти к окружающему миру, о еврейском корпоративизме, порой неотличимом от сектантства, о «еврейском духе». Могу только добавить, что все эти проявления суть следствия одной существенной гностической черты иудейской традиции – отторжения мира, концентрического замыкания в себе, на себе и для себя.

Мироотрицание – судя по внешним проявлениям – есть нерв, «мотор» мирового иудейства. Но, как известно, отрицать мир можно двумя путями: погружаться в себя (герметизм), либо активно этот мир переустраивать (революция). И в иудаизме, и в христианстве мы видим два этих кажущихся полярными исхода, якобы борющихся друг с другом, на деле же лишь друг друга дополняющие. Это то, что Шафаревич в своей книге именует путями «эмансипации», слиянием с окружающей средой и одновременно утопией теократически этноцентрического и архаичного государства. И автор здесь тысячу раз прав, хотя по каким-то причинам он и не выдает основной «секрет», не обнаруживает «движитель», толкающий миллионы разбросанных по всему миру и внешне ничем не связанных людей, словно выполняющих одну заданную программу[6].

В этом смысле несколько смешно читать, у того же Агурского[7], о наличии в иудаизме каких-то наносных гностических течений. Являя само по себе гигантскую реку мироотрицания, иудейское мироощущение может лишь проявлять его в большей или меньшей степени. Ни более того. Также и в христианстве периодически возникающее стремление «очистить» истинную его основу лишь оголяет гностический стержень, приглядевшись к которому, ничего кроме попытки «бежать из мира» не наблюдается. И намека на жизнеутверждение мы в такие периоды истории не встречаем.

Шафаревич с поразительным упорством старается всячески избегать разговора о гностических предпосылках русской, да и любой другой, революции. Для него гностический вирус, проявляющийся в народной среде, загадочен и неопределенен. Он вообще старается не ассоциировать гностическую стихию и ее нееврейских носителей, оставляя все сомнительные лавры исключительно иудеям. Почему он так поступает? Вот это уж поистине загадка. Хотя ответ может быть довольным простым. Принадлежа к одному из крыльев единой и неделимой гностической культуры, Шафаревичу не сподручно рубить сук, на котором он сидит. Отсюда, кстати сказать, и та явная противоестественность в борьбе внутригностических проявлений – в данном случае христианства и иудаизма. Такая внутренняя противоречивость по сути лишь укрепляет идеологию гнозиса, не дает ей застаиваться и «выдыхаться».

Справедливости ради стоит отметить, что жизнеотрицание объективно стимулирует активную жизненную позицию, необходимую для переустройства мира. С другой стороны, жизнеотрицание фактически оправдывает человека. Не эта ли почва питает знаменитую еврейскую приспособляемость, называемую злыми языками изворотливостью или даже суетливостью. Иудейский круг всегда полон энергии, источником которой, по справедливому замечанию Шафаревича, является ненависть. Похожий источник двигал и христианскую экспансию, воцерковлявшую миллионы язычников по всему свету. Можно здесь также вспомнить и историю создания арабских халифатов. Ненависть, отталкивание от себе подобных, позволяющих себе иной стиль поведения, иную мотивацию – вполне естественный плод культивируемого веками жизнеотрицания. Избранничество, мессианство – логическое завершение возведенного в догму гностицизма.

Ненависть – критерий истинности гностицизма. И именно этот субстрат, выделяемый сотнями христианских сект, позволил выпестованному ими американскому государству взять под контроль большую часть вселенной. Pax Americana логично пришел на смену потерявшему пассионарность Pax Britannica. Сектанты всего света ступали по стопам иудейских первопроходцев, тысячи лет назад уже выносивших в своем сознании и адаптировавших посредством религии хозяйский взгляд на мир. И это еще одна чисто гностическая черта – наличие психологии избранничества. Действительно, коли мне и мне подобным завещан весь мир – значит, мы и есть истинная каста хозяев жизни. И не быть ли по сему из века в век?

И французские гугеноты, и английские пуритане, и русские старообрядцы или большевики, все эти преемники иудейского взгляда на мир, унаследовали из древности бескорыстную веру в наступление эры «земного рая». И эти зачастую невольные адепты целеустремленно и последовательно строили (да строят и поныне) свои «новые израили» на костях, главным образом, свои же соплеменников. Социалисты и коммунисты лишь облекли мираж «Нового Израиля» в форму адаптированной коммунистической утопии, которая по внимательному рассмотрению оказывается вовсе и не утопией даже, а настоящим идеологическим рудиментом, отпавшим от цивилизации где-то на рубеже бронзового века.

Все эти ласкающие слух города «солнца», страны «светлого будущего» на деле являются иллюзиями «немеркнущего прошлого», тормозящими социальный прогресс[8]. Но, стоит отдать ему должное, этот своеобразный исторический тормоз иногда просто необходим, предохраняя человеческое сознание от чересчур быстрых переходных процессов. Похоже, что и русская революция 1917г. своим неприкрытым обращением к общинно-родовому строю обнаруживала подоплеку уменьшения нарастания российской модернизации на рубеже ХХ века. Тут вовсе нет никакой мистики, налицо воля  «исторического разума», вероятно спровоцированного кем-то из конкурентов.

Как известно, обычно причиной того, что с человеком происходит, является сам человек, вольно или невольно. Возможно, что навязанная николаевской элите к 1917 году странная мысль о необходимости «на время» остановить развитие страны и привела к безальтернативности большевизма. Косвенно это проявляется и на выборах в Учредительное Собрание, когда за большевистские списки отдавали свои голоса не только рабочие и крестьянские «демократы», но и масса монархистов и консерваторов. Рискну заметить, что 1917 год для России – год слияния двух реакционных потоков, идущих навстречу друг другу из народного подполья и из царственного поднебесья. Признаем, что цель свою эта большевистская реакция достигла: на многие годы Россия оказалась среди стран-изгоев, получив к концу ХХ века из уст немецкого канцлера почетный титул «Верхней Вольты с ракетами».

Все же не стоит делать жупел из одного трагического фрагмента русской истории, очередной безумной попытки построить «Новый Израиль» на территории шестой части суши. Шафаревич справедливо именует всю нынешнюю эпоху временем мирового господства духа иудаизма. Он приводит многочисленные факты, говорящие о еврейском засилье в современных ТНК, глобальной экономической и финансовой сфере. С этим довольно сложно спорить, учитывая приводимые Шафаревичем мысли Зомбарта о характере современного ему капитализма. Однако, с точки зрения гностического сознания, иудаизация капиталистических отношений так же естественна как и 50-летний нелепый эксперимент по воссозданию сионистского государства в арабской Палестине[9]. Ведь если именно хранители иудейской традиции являются истинными носителями неотъемлемого «качества» мироотрицания, то им по праву наиболее «качественного» человеческого материала и карты в руки. С этой точки зрения еврей более надежен, нежели, например, славянин, который чисто генетически в меньшей мере имманентен психологии неотмирности. Можно также сказать, что еврей именно более «духовен», именно менее «приземлен». Конечно, здесь имеется в виду «массовый», «обычный» представитель той или иной народности, а вовсе не подвергнутый гностической вивисекции или агностицизму.

Судя по всему, наше время действительно являет собой наступившее торжество гностицизма на большей части планеты. Но в окончательную его победу как-то не верится, ведь человек есть все-таки существо динамически развивающееся, мыслящее, живое, сколько не набивай его догматами. Поэтому конец эры гнозиса, видимо, все же не за горами. Об этом красноречиво говорит иссякание христианского импульса, «оттеняющего» сущность всей нашей мироотрицающей культуры. Отсюда, отчасти, и современный ваххабизм, движение шахидов, массовое будирование арабо-мусульманской альтернативы. С последней идеологи гностической «осени» вероятно связывают определенные надежды. Боюсь, надежды бесплодные, поскольку еще в XVIII веке ислам уже считался достаточно древней или, по крайней мере, вполне сложившейся религией. Гностическая почва ислама истощена в той же мере как и почва христианская. Очевидно, несложно догадаться и откуда ноги растут у современного движения антиглобалистов, как, впрочем, и у течения «детей цветов» 60-х с их хипповой нирваной, The Beatles, вполне толстовско-лондоновским лозунгом «Back to the nature», Толкиеном и восточными мотивами. Не поймите меня неправильно, я хорошо отношусь к «битлам», уважаю вечно юного Фродо Бэггинса, но в то же время и задаюсь вопросом: что же их в конце концов породило?

 

* * *

 

Эра христианского гнозиса подходит к концу. Гностический кризис дает себя знать и в виде фашистского рефлекса в Европе и Америке, и в виде упадка авторитета христианства по всему миру, и в виде появления заманчивой техногенной фантастики a la Renaissance. Но вот к чему все это приведет? Раскрываясь, скрытая за семью печатями гностическая пружина лишь атомизирует сознание. Да и как вообще религия мироотрицания, религия ненависти ко всему сущему, к космосу, ко вселенной способна дать плодотворные всходы? Действительно, это было бы алогично, абсурдно. К какой гармонии с природой (включая и человеческое естество) способны привести борцы с ней? Сама мысль об этом представляется какой-то безумной.

Однако, человек предполагает, а Бог располагает. Возможен и другой исход. С концом иудео-христианской эры вполне можно ожидать и массовую «гностическую изжогу». Пожалуй, уже сейчас, в эпоху отмирания христианских основ необходимо смотреть вперед, нащупывая в сегодняшних реалиях то, что придет (и уже приходит) на смену гностической идеологии.

Частично мы уже живем в пост-гностическом мире, не всегда осознавая того. Во многих развитых странах необходимость в государственном гностическом контроле (над церковью, сектами, промышленностью, официозом) практически отпала. Такой контроль берет на себя развитая до невозможности сеть общественных взаимосвязей, то, что в просторечии называют гражданским обществом. В таких государствах иудаизму дается все большие возможности для проявления. «Пусть цветут все цветы», – лозунг момента. С другой стороны, чтобы какое-то препятствующее явление максимально скомпрометировать – для этого обычно дают ему полную свободу выражения. И хлещущий из всех социальных ниш гнозис прекрасно с этой задачей справляется[10]. Наступление ли это постгностического периода или же имеет место предварительная кристаллизация отправных точек этого периода в современной жизни, уже не столь важно. Гностическая граница достижима, и этого вполне достаточно для понимания.

Повторюсь, основное здесь (то, чего не хочет замечать Шафаревич) – это действительное единство всех проявлений иудейской гностической традиции. Будь то традиционная Тора, Ветхий либо Новый Завет. Несмотря на пестуемое различие, они несомненно внутренне едины. Мироотрицающе едины. Опосредованно это подтверждается в довольно частых за последний период времени папских энцикликах, направленных на духовное примирение христиан и иудеев; об этом же говорит этнический состав церковной, к примеру, православной иерархии. Это гностическое мироотрицательное единство, изначально замешанное на ненависти, можно сколько угодно отрицать, замалчивать или опровергать. Но без подобного обобщения невозможно не потерять смысл во всей громоздкой истории человечества. Без этого, как мне кажется, нельзя осознавать в полной мере и саму жизнь, такую, какова она есть.

Очевидно, человеческая природа имеет определенную слабость к гностическим ощущениям. Гнозис оправдывает человека, снимает с него ответственность, в какой-то степени облегчает людские страдания. Иногда (но далеко не всегда) он необходим человеку, чтобы, например, не сойти ему с ума от ужасов окружающей действительности, в преддверии близкой смерти, катастрофы. Но, в лучшем случае, гностическое мировосприятие – это есть восприятие детское, крайне эмоциональное, характерное для младенчества человечества. И в любом случае период такой недоразвитости неизбежно будет оставлен позади. Несомненно, что после замены тормозной системы гнозиса рано или поздно появится необходимость в новых скрепах, создающих для человека ощущение внутреннего комфорта, обеспечивающих целостность мировосприятия, способных удержать человеческую машину на крутых спусках и поворотах. Какой быть грядущей идеологии покажет только время, степень готовности людей отказаться от старых предрассудков, осложняющих и без того непростую жизнь.

 

* * *

 

Последняя книга Шафаревича – чрезвычайно полезная книга. Хотя бы потому, что заставляет призадуматься над истинной ролью иудейства в христианской жизни. Возможно, в этом и есть ее основная цель. Жаль только, что редакция книги оставляет желать лучшего, да и тираж маловат. По прочтении произведения бывшего диссидента как-то совершенно не хочется всерьез воспринимать внутригностические (христиано- и мусульмано-иудейские) идеологические распри. Такие распри сродни провозглашению независимости, к примеру, левой ноги или правого уха от сердца и печени. Шафаревич своей книгой не только предоставляет широкую почву для сомнений, он, пожалуй, единственный из воцерковленных русских публицистов разрушает до основания табу на обсуждение социального гностицизма, наложенное церковью еще на заре своего существования, когда идеология мелких гностических сект вышла из иудейского подполья и стала действенным инструментом римской политики.

 

 

 

О.Воробьёв

лето 2003 года



[1] Шафаревич И.Р. Социализм // Из-под глыб, Париж-Москва, 1974.

[2] Это при почти 100% «русскости» всех составов Временного правительства, а также изначальной бедности еврейским элементом большевистского меньшинства российской социал-демократии.

[3] В Средние века похожее тяготение можно наблюдать, например, среди тамплиеров, поклоняющихся Бафомету «рыцарей света».

[4] Как пример можно привести марксистко-ленинскую утопическую теорию «постепенного отмирания государства».

[5] Подобно тому как невидимая до того муравьиная колония вылезает наружу после сильного ливня.

[6] Не отсюда ли, кстати, и ставшее стараниями наших «красно-коричневых» почти нарицательным сравнение евреев с «биороботами». И не связана ли эта мифология с созданным в Средние века еврейским эпосом о глиняном «зомби»-мстителе по имени Голем.

[7] Агурский М.С. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.

[8] Сама постановка под вопрос условия общественно-исторического прогресса является показателем несомненной социальной рудиментарности. Как яркий пример подобной маргинальности см., например, Устрялов Н.В. Проблема прогресса. Харбин, 1931.

[9] Последний эксперимент именно нелеп исходя хотя бы из факта полной зависимости Израиля от арабской воды (которая однажды вполне может быть и отравлена), а также от демографической ситуации в Палестине.

[10] Чего стоит одна сексуальная революция, в частности, эксперименты по смене пола, а также кричащий факт признания за гомосексуализмом права на существование и отказ воспринимать это извращение как болезнь. В этот же ряд можно поставить и перспективы правового закрепления эвтаназии, впервые декретированной в 1939 году в гитлеровской Германии.